Эту историю никогда не напечатает The New Yorker. В ней недостаточно таланта, надрыва, чего-то особенно привлекательного и общеприятого человеческого счастья. Потому, блядь, что все кого я любил - умирали.

И каждый раз посреди ночи я вздрагиваю и просыпаюсь от ощущения что рядом кто то дышит, но в квартире только двое живых и мы не находим общего языка; я никогда не лгу, а телефон только изредка говорит правду.

Самое обычное утро. Кофе, сигарета, душ, кофе сигарета. Здравствуйте (по обстоятельствам), видеть вас больше не могу, но все таки здравствуйте.

Я строю модели основанные на извращенных сексуальных интервенциях с лицами. А они получив свой рядовой оргазм капитулируют в метро. А я остаюсь, растерянным и смущенным, с риторическим вопросом, что же все таки это было. Мне 22, я не помню и половину своих грехов. Я устал, но я остаюсь.

У меня есть мамы, папы и друзья, а собаки нет... Я один. И мир один. Мы как то взаимодействуем. Искренне, тепло, на повышенных тонах, истерично, молчаливо и грубовато, но взаимодействуем.

У меня есть с кем спать. Мне нечего говорить на утро. Я много лет не видел перед собой глубокий, умный, осмысленный взгляд.

Это мой город, город бессмертных.
Это моя жизнь.
Не твоя.

©odinvoin